Денис ГРЕЧКОСИЙ
***
Надоело бороться со стрессами,
Обретать ценный опыт в пути.
Пусть поборются ангелы с бесами
За возможность меня приютить.
Развяжу все узлы, брошу вёсла я,
Поплыву по теченью реки.
Отложу все вопросы серьёзные,
Что сверлят и выносят мозги.
Отодвину дедлайны и графики,
В речке гаджеты все утоплю.
Жизнь начав с безлимитного трафика,
Я всё прошлое в ней обнулю.
Улыбнусь и последнюю стопочку
Опрокину за дерзкий проект.
…Отыскать лишь осталось мне кнопочку
Под названием звучным «Reset».
***
Колобка конец неизбежен.
Виноватого без вины
Не съедят – всё одно, зарежут,
Нашинкуют его на блины.
То есть, тоже отправят в желудок.
Тут о сроках лишь речь идёт.
Веселитесь и жрите, покуда
Масло Аннушка не разольёт.
Из какого б ты ни был теста
И какой не имел апломб,
Но на кладбище ждёт уж место
И обтёсан давно твой гроб.
И куда б колобком не катился
Иль всех давящим колесом,
Будет боль, паралич, больница
И – опять же – старуха с косой.
Званой гостьей придёт. В лисьей шкуре.
Со спасительным ядом в игле.
Жаль понять не успеешь, дурень,
Для чего пыхтел на Земле.
***
Люблю и уваженье, и почёт.
Люблю, когда
есть силы и здоровье.
Но очень не люблю читать в метро я:
там вечно
все глядят
через плечо.
Люблю свою работу и гулять:
в Сокольниках, по Воробьёвым горам.
Но не люблю, когда в дымище город
и ночь
чернее
чёрного угля.
Люблю воскресный день, когда брожу
вдоль Яузы-реки, мурлыча песни,
с бутылочкой, конечно же, не «Пепси»,
чем очень,
между прочим,
не горжусь.
По-прежнему люблю, кого любил.
Она всё там же, видимо, всё та же.
В обшарпанной своей многоэтажке.
Смеётся невпопад, ревёт, грубит…
Люблю осознавать, что всё пройдёт:
и лето, и жара, и смог кромешный.
И лишь любовь останется, конечно,
царапающим
душу мне
гвоздём.
***
Нерешительность – вот та грань,
за которой с тоской не сладить.
Надо резко за шею брать
и пихать – непременно – сзади.
Чтоб очухаться не успела!
И для виду чуть-чуть покричав,
ТАК сама ты возьмёшься за дело,
что исчезнет навек печаль!
И классически закурив,
обронив на простынку пепел,
я с ухмылкой скажу: «Извини,
собирайся домой уже, бэби!»
Лишь тогда собачонкой за мной
ты начнёшь по притонам шастать.
И скулить от восторга, сношаясь,
и в постель приносить вино.
…Как же это противно всё, Отче!
Не по мне, не могу, не хочу!
Под цветы, под стихи я заточен,
проявление нежных чувств.
Пусть застенчив, но с кем не бывает,
и душа, словно май, тепла.
Неужель не найдётся такая,
что б поэта ТАКИМ приняла?
А Любовь – она будет – поверь!
…Ты не слышишь. И, лёжа на пузе,
уже час, как глядишь «Универ».
Тебе нравится даун Кузя.
Ты уверена – вот она, жизнь:
тачки, шмотки, бабло, папарацци.
Как заманчиво ты лежишь!
Но я трезв. Мне домой собираться…
***
Занемогшие любовью
не живы и не мертвы.
Неизбывнейшею болью
души их измождены...
И в хохочущее небо,
словно тайную мольбу
повторяют нежно, гневно ль,
но упрямо: «Я люблю!»
Поседевшие до срока,
позабыв еду и сон,
не надеются на Бога,
разуверившись во всём.
Лишь по крохам копят силы
вскрыть аорту, влезть в петлю...
Но последний конвульсивный
вздох озвучит: «Я люблю!»
Убиенные любовью
не найдут покой нигде.
Между небом и землею
им скитаться ночь и день.
Навещать живых любимых,
их отвергнувших любовь.
Но воздушно и незримо,
отчего сильнее боль!
И от боли стаей волчьей
воют ночью на луну...
Но любого воя громче
шёпот боли: «Я люблю...»
***
Такой я тебя и помню.
С красивейшими глазами,
Лукавого блеска полными,
Что горя ещё не знали.
Волос завиток у шейки
Блестящих и непослушных.
Какие-то украшенья
В слегка оттопыренных ушках…
Прелестный вздёрнутый носик…
Такою тебя я помню.
И встречных немые вопросы:
Ты, если не дочка, то кто мне?!
Промчалось почти два года
С последней той летней встречи.
Хожу, как опущенный в воду,
Ни пиво, ни время не лечит…
«Любовью» рифмую с «болью»,
Но слёзы надежда сушит,
Что если тебя я помню,
И ты не забудешь, Танюша.
***
Никогда ты в мечтах не растаешь.
И мне будет больней и больней.
Кто о чём, а вшивый о Тане –
Синеглазой девчонке моей.
Фотки, фенички, феички Винксы,
Дача Инги, ромашки и пруд,
Над которым стрекозы зависли
И забавно дрожат на ветру.
Ты невольно поёжилась тоже.
Вся смешная, в крупичках песка.
И тебя я, спасая от дрожи,
Крепко обнял и не отпускал.
Всё равно приключилась финита.
Оторвала тебя, забрала
Твоя строгая взрослая свита,
Вереща про суды и мораль.
И теперь, как древнейшие сфинксы,
В покалеченных мыслях плывут
Эти яркие феички Винксы
И далёкий ромашковый пруд.
И одно только есть утешенье:
Проклиная замшелую жизнь,
Ты немного ещё повзрослеешь,
Всех пошлёшь и ко мне прибежишь.
И прижмёшься к груди, и растаешь,
Но уже наяву – не во сне.
Синеглазая девочка Таня
И единственная на Земле.
***
Зарядили дожди осенние
Как по графику – точно в срок.
Остаётся читать Есенина,
Грустно глядя на мокрый двор.
Перелистывать Блока и Веллера.
И средь мрачных навязчивых дум
Утешаться одним – лета не было
Всё равно ведь в этом году.
Ни каникул тебе, ни праздничков,
Никаких перехлёстов чувств.
Не сумел увидеться с Танечкой,
Чего больше всего хочу.
Не расстался с привычкой пагубной,
Что приблизила сильно ад,
Помогая выплёскивать жалобы,
Как змея накопившийся яд.
Впрочем, толку роптать у финиша
В королевстве кривых зеркал.
Как на самом деле я выгляжу,
Кто мне скажет наверняка?
Люди разные – добрые, злобные:
Осень капает всем на мозги.
Пережить я её попробую
И не сгинуть средь зимней пурги.
А весною полегче. Там солнышко.
И опять же – лето в черёд.
Книжки грустные – в ряд на полочку.
И на волю! На воздух – вперёд!
За мечтами! За сладким пряничком!
Воплощать сотни дерзких идей!
За своей ненаглядной Танечкой
В самый яркий разнузданный день.
Вот оно, в чём моё спасение.
В этой девочке сладкой одной.
…Что ж рыдаешь ты, небо осеннее,
Не от смеха ли надо мной?
***
Ты целовала своего попугайчика –
Тюбика.
Тому назад три дня.
А я молчал последним неудачником:
«Милая,
Глупенькая!
Ну почему опять не меня?!!»
Всё вроде нормально. Не спился пока.
Работаю. В каждый обед,
когда на Тверской пиццу ем у ларька,
сигает ко мне воробей.
Взъерошенный, тощенький, серый, как жизнь.
Ободраны перья и клюв…
Мы с ним где-то с месяц, как стали дружить,
его я с ладони кормлю.
«Чирик!» – говорит он. Спасибо, должно.
И смотрит доверчиво в рот.
Мол, что же вчера ты сюда не пришёл –
едва не задрал меня кот.
Ты добрый, большой, ты б котяру прогнал,
не дав пережить эту жуть.
А я и не помню, что было вчера,
и тупо в мобильник гляжу.
«Пропущенных» нет, «исходящих» – полно.
По номеру всё одному.
Но вряд ли прошел хоть единый звонок,
и рада была Ты ему.
Зачем же стремлюсь так упорно к Тебе?
Хоть знаю отлично «прикол» –
с ладони ты кормишься, как воробей,
чтоб завтра оттяпать с рукой.
И надо б, конечно, послать тебя «на»,
над дурью своею смеясь,
пока душу в клочья не изодрала
мне эта безумная связь.
А я всё амурные шлю «эсэмэс»
и вирши строчу про любовь…
«Чирик!» – говоришь? Нету в жизни чудес?
Давно Ее кормит другой?
…Гордыня растоптана. По боку всё.
Даст Бог, дозвонюсь. А сейчас
возьму себе «двести». И пиццы кусок –
тебе, воробей. Про запас.
***
Бесы чинят мне мелкие пакости,
тычут рожки в судьбы колесо.
Чтоб напился я, с горя ли, радости.
Да хоть просто понюхал, и всё.
Понапрасну, чертяки, стараетесь:
потушил я похмельный пожар.
Коль не нравится – переселяйтесь!
Да хотя бы в того вон бомжа.
Впрочем, стоп! Он пускай и облёванный,
весь обоссанный, нос на боку,
и судьба, как тростинка, изломана,
и стыдливые слёзы текут.
Пусть грязнее всей грязи ругается
и считает последние дни.
Но! Пока в нём душа трепыхается,
он способен себя изменить.
Это дело самих утопающих –
звать на помощь, хватать кислород.
Даже с вами, чертями, в компании,
коль захочет, отыщет он брод…
Разлетелась на стёклышки лампочка.
Следом ноут схватил вирусняк.
Одеяло короче, чем наволочка.
Всё не так и наперекосяк.
И стихи – как бредовые записи:
дрожь, не трожь, сколько пьёшь – подытожь.
«Да, чинить вы умеете пакости», –
ухмыляется в зеркале бомж.
***
Ну куда же вы все спешите?
Вот и я на работу несусь.
А потом приключается в жизни
и инфаркт, и инсульт.
В электрички метро «обрубки»
в камуфляже, при орденах
заползают и клянчат хоть рублик,
чтоб крутым отстегнуть пацанам.
Кто здоровые – те деловые,
не идут, а гремят по костям.
И хотят, чтобы звали на «вы» их,
и карьеру построить хотят.
Новомодная бизнес-поросль,
без души, им лишь «бабки» давай.
Но на каждого есть свой тормоз,
своя Аннушка и трамвай.
Приковав нас к больничной койке,
тихо в тело вернётся душа.
Вот тогда мы и вспомним о Боге
и поймём, КУДА все спешат.
***
Кончаются запои,
Проходят синяки.
Бреду такой спокойный
И бормочу стихи.
Уже не сожалея,
Что вышел перебор.
Как мой фингал, желтеет
Ордынский старый двор.
И я, похожий рожей
На эту желтизну,
Опять ропщу: «О, Боже!
Верни мою весну.
Не хор из муз горластых –
Ты юность возврати.
И я поверю страстно
Во всякий позитив!
Я сделаюсь хорошим,
Почти что без греха.
И, ладно, даже брошу
Запойнейше бухать.
Построю дом. И сына
На свет произведу.
И посажу осину
(не на свою ль беду?)
Устроюсь депутатом,
Каких не видел свет.
Повышу всем зарплаты
И подтяну бюджет.
Круты мои запросы –
Ты с ними не шути!
Помру лет в девяносто
В кругу жены с детьми».
…Швыряет листья ветер
Охапками в меня.
Никто мне не ответил:
Должно, запрос – херня.
***
Запой, отходняк, простуда.
В сортире шумит вода.
Свалить бы куда отсюда.
Вот знать бы ещё, куда.
Я заперт в болезненном теле,
Дряхлеющем с каждым днём.
Лежу, тупо глядя в телик,
В котором сплошной дурдом.
Хохляндия там и пиндосы,
Сирийский конфликт да ИГИЛ.
Ведущий орёт до поноса,
Что нас окружили враги.
С другой стороны медальки –
Мерзотнейший шоубиз:
Писклявые бабы-давалки
Да пидоры – зашибись!
И некому всех негодяев
Духовной шугнуть метлой,
Когда патриарх Гундяев
Сам молится на бабло.
Россия – дурдом. Допустим.
Зловоннейший жидкий срач.
Но как не утопнет в нём Путин –
Наш светоч, палач и главврач?
…Я встал. Слюни-сопли вытер.
Ногой отодвинул стул.
Пора собираться на митинг.
Чутка поорать в пустоту…
Комментарии (1)