Вячеслав КАРПОВ
«Звезда пленительного счастья»
В 2016 году исполнится 195 лет со дня рождения Ф.М. Достоевского, великого русского провидца и гражданина, который, по моему мнению, очень хорошо разобрался в менталитете русского человека, в глубинных пластах его душевных колебаний, и который понял Россию умом, в отличие от Тютчевского, подхваченного многими на столетия: «Умом Россию не понять…».
Многие ли мои земляки слышали о том, что пензенские люди, а именно, семья декабриста Ивана Анненкова, буквально спасла Достоевского на каторге, и, во многом благодаря этому замечательному семейству, Достоевский и узнал самое главное, и состоялся как писатель.
В конце 2013 года, на встрече В.В. Путина с писателями, правнук Ф.М. Достоевского, пенсионер, бывший вагоновожатый из Петербурга – Дмитрий Достоевский – советовал коллегам-писателям стать гениями через страдания: «Мы получаем в итоге человека, возросшего во много раз после вот этой сибирской жизни…». И сам Федор Михайлович: «Может, там, Наверху, т.е. Самому Высшему, нужно было меня провести в каторгу, чтобы я там …. узнал самое главное, без чего жить нельзя». От кого же познавал главное Ф. Достоевский? Обо всем по порядку.
Незадолго до восстания декабристов, на ярмарке в Пензе, в 1825 году, встретились любимец императора, единственный сын богатой и знатной аристократки, пензенской помещицы Анны Ивановны Якобий – красавец-кавалергард Иван Анненков и французская эмигрантка, главная продавщица и швея Парижского дома моды «Дюманси» – Жанетта Полин Гебль. Молодые люди познакомились еще в Москве, так как шикарный особняк (150 человек прислуги) «Королевы Голгонды» – так называли мать Ивана за вызывающе роскошный образ жизни и невероятное самодурство – находился рядом с домом моды.
В Советском Союзе эта история, рассказанная в одном из лучших фильмов В. Мотыля – «Звезда пленительного счастья», потрясла всех. Восстание декабристов. Кавалергард, резко выступавший против восстания и, мало того, стоявший в этот день по другую сторону баррикад, получил 20 лет каторги за то, что знал, но не донес. На вопрос императора знает ли он, что заслуживает, ответил – «Смерти, государь». Да что там Анненков! Чудом не угодил «во глубину сибирских руд» и Александр Пушкин, который отвечал императору: «Все мои друзья были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня». C разрешения императора Полин, одной из первых жен декабристов, едет за Анненковым в Сибирь.
Каторга
Почему-то запомнилось императору искреннее самопожертвование молодой француженки, и он выделил 3 тысячи рублей сторублевыми ассигнациями из своих средств на проезд и обзаведение, а некоторое время спустя распорядился, подписав: «Та, что не усомнилась в моем сердце», положить в банк на имя Полин ломбардные билеты на 60 тысяч рублей, изъятые у Анненкова при аресте, что позволяло на проценты сносно жить на каторге. В Чите, которая в то время была маленькой деревушкой из 18 домов, Полина и Иван обвенчались 4 апреля 1828 года. И всю оставшуюся жизнь католичка-француженка прожила в России как Прасковья Егоровна Анненкова – графиня Анненкова.
В суровой Сибири все женщины, даже наименее состоятельные, через год-другой устроились относительно неплохо, обзавелись собственными домами со штатом прислуги. Мужья вначале посещали их с разрешения коменданта и под охраной, а потом стали жить вместе, сначала в остроге Петровского Завода, а потом и в собственных домах. 85 человек декабристов поместили в Читинском остроге на 4 года, в том числе и первых 8 человек, которые совершенно больными прибыли с серебросвинцового рудника.
В Чите и даже в Петровском Заводе работы были не тягостные: кололи лед на реке, чистили казенные хлева и конюшни, подметали улицы, копали рвы и канавы, строили дороги. Действовала «каторжная академия», дети жителей Петровского завода обучались в «казематской школе» и в «казематской академии». Такие вещи никак не вяжутся с нашими представлениями о той каторжной жизни. Оковы совсем сняли 1 июня 1828 года еще в Чите. Из оков Ивана декабрист Бестужев сделал перстень, нательный крест и браслет, который Прасковья носила всю жизнь.
Встреча с Федором Достоевским
В 1850 году, в пересыльной тюрьме Тобольска, 10 дней находились политкаторжане новой волны и среди них 28 летний Ф. Достоевский. Жены декабристов присылали им пищу, одежду, всячески утешали и ободряли их. А Прасковья Анненкова c 20-летней дочерью Ольгой, выросшей на каторге, Наталья Фонвизина (прототип Татьяны в «Евгении Онегине») и Жозеффина Муравьева, уговорив смотрителя острога, целый час общались с ними на его же квартире. Тогда, в пересыльной тюрьме, Достоевский не мог и предположить, что эта грациозная девушка, дочь пензенского декабриста, сыграет свою роль в его судьбе, окажет неоценимую помощь в условиях, когда ее ждать было неоткуда.
Всех петрашевцев жены декабристов оделили Евангелием, единственной книгой, официально разрешенной на каторге, а в обложке книги, даренной Достоевскому, Прасковья Анненкова спрятала и деньги – 25 рублей. Священная книга до самого последнего часа жизни всегда находилась на тумбочке у Федора Михайловича. За 4 года каторги он сделал на страницах Нового Завета 1700 пометок. Он часто гадал по книге, раскрывая наугад страницы, все точно нагадал и в последний день. Книгу Достоевский передал своему сыну.
При прощании, встретив тюремные повозки на открытой дороге в 7 километрах от Тобольска, Прасковья Анненкова передала Достоевскому адрес своей дочери Ольги, проживавшей в Омске, которая в 1852 году вышла замуж за инженерного офицера Константина Иванова, впоследствии адъютанта Омского генерал- майора Бориславского.
Всего полтора месяца было Оленьке Анненковой, когда мать на руках перевозила ее из Читы на Петровский Завод, и 6 лет, когда выехала из Петровского Завода. Ее качали, нянчили, учили и воспитывали декабристы. Достоевский писал позже Прасковье Анненковой: «Я всегда буду помнить, что с самого моего прибытия в Сибирь, вы и все превосходное семейство ваше брали и во мне и в товарищах по несчастию полное и искреннее участие. Я не могу вспомнить об этом без особенного утешительного чувства, и, кажется, никогда не забуду». А по прибытии Достоевского в Омск, семья Ивановых (кстати, муж Ольги Константин Иванович был однокашником Достоевского по инженерному корпусу) непосредственно участвовала в его судьбе – буквально спасла его. В эти ужасные для писателя годы Иванов был «как брат родной», писал Федор Михайлович. Константин Иванович организовал для петрашевцев работы полегче и встречи вне острога, а Достоевского с декабристом Е.И. Якушкиным оформил писарями (Достоевский 3 месяца ходил в инженерную канцелярию в качестве писаря).
15 февраля 1854 года после 4 лет каторги Достоевский с поэтом С.Ф. Дуровым покинули острог. Они знали, что в Омске у них есть друзья, есть дом, где их ожидает не только гостеприимство, но и деятельное искреннее участие. Муж Ольги договорился с комендантом и получил разрешение для двух бывших каторжан, отбывающих в бессрочную солдатчину в Семипалатинск, две недели пожить у них дома. Достоевский бывал у них дома и в период заключения, неофициально, через Ивановых шла и переписка писателя. Какое время, какие люди! Женатый на дочери каторжника, перед повышением по службе с переводом в Петербург, адъютант генерала с достоинством и открыто приютил у себя двух политических заключенных.
В Омске с Достоевским встречались Прасковья и Иван Анненковы, нелегально приезжавшие крестить внучку Наталию. У дочери Ольги первый ребенок тоже родился в Сибири. Баня, чистая одежда, праздничный обед – дочь старого декабриста, оставаясь верной традициям людей ее круга, сделала все возможное для того, чтобы придать этому обеду характер праздника. Иванов поцеловал бывших каторжан и сказал: «С воскрешением из мертвых, дорогие друзья!»
В Омске Достоевский начал свои «Записки из мертвого дома». Ольга Анненкова произнесла тост. В нем она говорила о втором поколении лучших людей нашей Родины, к которым принадлежит и ее добрый отец, и, добровольно разделившая с ним годы каторги, ее добрая и любимая мать. «Позвольте же мне, скромной дочери декабриста, приветствовать вас с выходом из здешней каторжной норы, и выразить надежду, что, может быть, скоро исполнится пророчество поэта, когда полная и уже ничем не омраченная свобода вас встретит радостно!». После этих слов взволнованный муж Ольги Ивановны со слезами на глазах сказал ей: «Как же плохо я тебя еще знаю!»
Через неделю после выхода из каторжной тюрьмы Достоевский писал: «Если б не нашел здесь людей, я бы погиб совершенно». Время, проведенное в семье Ивановых, было для Достоевского периодом осмысления творческих замыслов. Именно тогда он осознал со всей серьезностью, что твердо намерен писать и жить литературным трудом.
Роковая ошибка декабристов
Думается, что благодаря длительному знакомству с декабристами и, особенно, с семьей Ивановых, Сибирь превратила Достоевского из талантливого литератора в художника-мыслителя, из атеиста и революционера, в христианина и монархиста. Он позже писал: «Христа понял … русского человека понял и почувствовал, что я и сам русский, что я один из русского народа, я был учеником каторжников».
Наверное, много раз приходилось слышать Федору Михайловичу от ссыльных декабристов, что благо России и общественную пользу ставили они выше всего, и всегда и везде говорили, что 14 декабря было роковой ошибкой, и что можно было бы принести гораздо большую пользу отечеству, честно служа ему и не отрекаясь от своих идеалов.
И почти все это продемонстрировали, вернувшись после ссылки. Пять лет подряд Иван Александрович Анненков избирался нижегородским уездным предводителем дворянства, достойно служили отечеству его дети и внуки. В феврале 1854 года Достоевский писал брату про семью Ивановых: «Что за семейство у него! Какая жена – эта молодая дама, дочь декабриста Анненкова! Что за сердце, что за душа, и сколько они вытерпели!» Около месяца жил Достоевский у Ивановых и все это время Ольга Ивановна собирала его на солдатчину, в Семипалатинск. Муж Ольги Ивановны договорился, что он поедет не обычным этапом, а в более приемлемых условиях, на повозках, на которых везли канаты и веревки. Достоевскому разрешалось жить не в общей казарме, а в отдельном домике рядом, под ответственность его ротного командира.
По ходатайству Иванова, сразу по прибытии Достоевский был произведен в прапорщики. Как ни трудно было, а дочь декабриста собрала в дальнюю дорогу: теплый новый полушубок, великолепные валенки, новую меховую шапку, чудесные варежки, связанные своими руками из теплой верблюжьей шерсти, подушку-думку и новую кошму. Сделала и заморозила несколько сот сибирских пельменей – аварийный запас.
На прощальном обеде Федор Михайлович с благодарностью говорил: «Я никогда не забуду этих светлых минут, проведенных в общении с вами. Вы сделали больше, чем могли бы сделать брат и сестра. Здесь, под вашим кровом, мы вновь почувствовали себя людьми и ощутили иллюзорное чувство свободы. Мне сейчас вспомнилось стихотворение Лермонтова «Увижу ль прежние объятья, Старинный встречу ли привет, Узнают ли друзья и братья, Страдальца после долгих лет?»
Достоевский обожал Лермонтова и ставил его на второе место после Пушкина. В октябре 1854 года Достоевский пишет брату о том, что знакомство с Ольгой Ивановной будет всегда одним их лучшим воспоминаний его жизни. А в том же году он писал Прасковье Анненковой: «Ольга Ивановна протянула мне руку как родная сестра, и впечатление этой прекрасной, чистой души, возвышенной и благородной, остаются светлым и ясным на всю мою жизнь. Дай Бог ей много, много счастья – счастья в ней самой и счастья в тех, кто ей милы. Мне кажется, что такие прекрасные души, как ее, должны быть счастливы – несчастны только злые».
Получается так, что в разные годы жизни политические взгляды Достоевского, в основном, не изменялись, а лишь корректировались под влиянием нашего земляка В.Г. Белинского и окончательно сформировались в годы тяжких испытаний и осмысления опыта декабристов. Семья одного из них, нашего земляка И.А. Анненкова, и спасла его для России.
По мнению Достоевского, у нас, в России, возможна полная свобода, такая свобода, какой нигде нет, и это без всяких революций, ограничений, договоров. Нам свободы необходимо больше, чем всем другим народам, потому, что у нас работы больше. Нам нужна полная искренность, чтоб ничто не осталось невысказанным.
Ольга Ивановна в Петербурге всецело посвятила себя семье. В 1888 году впервые были опубликованы воспоминания французской эмигрантки Прасковьи Анненковой, которые она, так и не научившись писать по-русски, надиктовала своей дочери Ольге. А Иван Александрович Анненков, старый декабрист, бывший кавалергард еще раз побывал в Пензе в 1862 году, устраивая своих сыновей Николая, а позже и Ивана – мировыми посредниками. В свой последний приезд в Пензенскую губернию декабрист писал из села Скачки Мокшанского уезда: «Моя старая ненависть к рабству пробудилась с тех пор, как я попал в Пензенскую губернию на американские плантации. Здесь отпечаток рабства на всех лицах, разбойники-управляющие и заседатели…».
И в сегодняшнюю пензенскую тему – наш ли земляк, все-таки, декабрист И.А. Анненков? Судите сами. Детство провел на пензенской земле, несколько раз приезжал в Пензу. У храма села Скачки Мокшанского района похоронен сын декабриста, тайный советник Владимир Анненков. А в фамильном склепе села Анучино Лунинского района похоронены еще один сын декабриста Иван Анненков и герой Первой мировой войны, внук декабриста, пензенский дворянин, Федор Анненков.
«Новая социальная газета», №30, 18 августа 2016 г.
Публикация размещена с разрешения редакции «НСГ».
Адрес редакции «Новой социальной газеты»: г. Пенза, ул. К. Маркса, 16. Тел./факс.: 56-24-91, 56-42-02, 56-42-04.
