Антон ШУМИЛИН
Жертва
Чёрный ворон из лужи пьёт,
Отрывая куски теней,
Тянет водоворот в рот
Всё быстрее – смелей, злей…
За тенями – глоток луны,
Пятен крови от пьяных драк,
За луной – белый мел стены.
За стеной… Всё опять не так!
Чёрный ворон допил мир –
Всё по-прежнему: кровь и грязь,
Между жил капает жир,
Сна и смерти рождая связь.
Между ложью – кислотный дождь –
Тормозная жидкость небес…
Тишина – это твой вождь,
Тишина набирает вес.
На утёсах прогнивших свай –
Силуэты разбитых плит.
Этот ад хуже, чем рай,
Но и здесь, и там – ты убит!..
Предчувствие
Чумной почерневший грызун
Затерян в рабочих кварталах…
Я чувствую – небо внизу,
В бензиновых бледных фракталах –
И сердца пронзительный скрип.
Любви безысходная рана
Похожа на ядерный гриб,
Червивый распадом урана.
Я чувствую – небо внизу,
В серебряном панцире Нави –
Как ветер срывает слезу
И в прах разбивает о гравий.
Скупой макияж мелочей
Замкнулся решёткой, витриной,
Кольцом фрикционных ночей,
Продукцией водочно-винной…
А ветер срывает слезу
В густое кровавое Нечто,
Я чувствую – небо внизу.
Но Это
будет не вечно!..
***
Шаги по полю
Несуществующих чудес
К солёной речке,
Нафаршированной телами –
Фатальных тактов
Анатомический прогресс,
Весомый стимул
Покончить с малыми делами.
Условный поиск
Недостающего звена
На острой грани
Победы ангельских мутаций
Стартует с мысли,
Что Это может быть Она,
Придя на финиш
С букетом вычурных фрустраций.
А под покровом
Горячих мокрых одеял
Скользит по коже
Едва уверенно и люто
Открытый внутрь
Непостижимый идеал,
Вплетая в стоны
Несовершенство Абсолюта.
***
Унылая серость небесного плаца
Заранее пахнет войной Рагнарока.
Болезненна жажда в себе затеряться,
Звеня переполненной чашей порока…
В чумные объятья зовёт Мессалина
Забыться в неровной пульсации линий,
Слизнув со стола порошок мескалина,
Родиться соринкой в глазу Муссолини…
Манёвр
Необычный манёвр – доставать тепло из-под кожи,
Употребляя боль как исступлённо-предсмертную похоть.
Засмотрелся на руки, что в парном молоке по локоть,
Но меня нет. И тебя нет тоже…
Щедрость
«Захлебнись моей щедростью! Я вливаю в тебя всё своё существо – раскалённый мёд, липкое золото, стекающее по всем возможным стенкам твоего ошалевшего организма, просачивающееся в самые потайные уголки забродившего сознания. Я удовлетворяю твою болезненную жажду света, и тебе это доставляет удовольствие мазохиста, который в исступлении наносит себе чудовищные увечья, приближаясь к тому единственному рубежу, на котором можно верно оценить свою сущность. Я возжигаю тотальный огненный шторм, и тебе это по душе, потому что я – единственное разрушение, не запятнанное тьмой и разложением. Я бескорыстен и чист в своём стремлении к уничтожению: за каждым испепелённым кусочком органики спят семена нового мира, готовые прорваться в очищенный от грязи вселенский коридор развития. Я слизываю с твоей повседневности маску комфорта, обнажаю и обжигаю гниющие язвы ненавидимого тобой мира. Почти меня верностью, и я отдам тебе всё, на что только способен свет. Захлебнись моей щедростью!»
Тошнота
Как в сетке сосудов тяжёлой чужой головы
разбуженной бабочкой бьётся мигрень,
глаза голубей превращаются в крошки халвы,
и с этим бороться лень.
Здесь камни кидает в кисель Антуан Рокантен
и пьёт вязкий морок Маркиз де Сад,
чтоб стало страшней тупиков и бескрайних стен
смотреть на себя и назад.
Уходит мираж приключений сквозь кожную дрожь
быстрее, чем время, быстрей, чем гроши.
Попробуй на ноль подели и на вечность умножь.
Печаль. Вавилон нерушим...
***
Мысли рождают, как осы – яд,
Медленный сдвиг по фазам,
И странно часы со стены горят
Сонным совиным глазом.
Роскошь достать роковую суть
Требуют только свёрла,
А свежий воздух теперь вдохнуть
Проще, разрезав горло…
***
Руками шаришь в пустоте, и ёжик страха рвётся в пляс.
И в целлофановый пакет набито множество голов,
И все хотят пополнить свой кислотно-щелочной баланс
И гормональный дискомфорт утешить равенством полов.
Табачный пепел на столе, седая книга под столом,
Ногами шаришь в пустоте, и чьи-то зубы лезут в нос,
Причинно-следственная связь из грязи лепит в горле ком
И не даёт найти ответ на новый каверзный вопрос.
Уныло бегают глаза по бесконечным зеркалам
И нервно шарят в пустоте. Бесцельно тикают года.
Седая книга под столом переломилась пополам.
Причину следствием тошнит. И этот праздник навсегда!
***
Безумные тени с последних рядов вылезают на сцену
И рвутся на пятна, полоски слепого двумерного стона.
Нелепо и глупо порывам души устанавливать цену…
Смешно и тоскливо смотреть на дома из цветного картона…
Дорога уводит в бетонное царство рабочего гетто
Под звон парадоксов и странную радость предчувствия крови.
Ты ласково смотришь в глаза, и ещё далеко до рассвета…
И трепетно-тихий искус отойти от предписанной роли…
Фреоновый холод, подкожная дрожь и мокрицы из ножен,
Серебряной ночью горячие губы становятся слаще…
Сквозь веточки пальцев и мой организм до конца обезбожен
На сумрачной грани любви не для нас, но зато настоящей...
Диффузия
Без крика, без страха, без лишних претензий на смех
Мы выжили мимо законов, предписанных улице.
Сердитая птаха заутренних телепомех –
Твоя пантомима. Поднялся с колен – и ты пули цель.
В бреду поражений порой растворяется пыль
И армия судеб, досрочно из жизни уволенных.
Вдоль трудных решений суровый рождается стиль
Святых правосудий. Поднялся с колен – и ты воин их.
Диффузия дыма в отравленном взгляде луны
Разбита на части, под стать обречённому городу.
Мы выжили мимо свободы, но ветер уныл
На кухонной страсти, где литрами меряют бороду.
***
Белые колыхания обнажённого живота,
Словно замедленный пульс
Опьяняющего, обрекающего на безысходность
Декаданса…
Тонкие линии, заплетённые вокруг теней,
Раскрывающие фрактальный орнамент
Тантрической лихорадки –
Не влажный апофеоз
Жизни или смерти,
Но удовлетворённая
Недолгой аннигиляцией противоположностей
Жажда одиночества,
Неожиданное возвращение
После поспешного
самосожжения.
Белые колыхания обнажённого живота
Прижимают небо куда-то выше,
А ты улыбаешься,
И мы слышим…
Через шум замедляющегося колеса Сварги,
Через завывания зомбоящика,
Через собственные слова –
Слышим друг друга…
Нирвана?
Эроса козни, мечты и любовные муки –
Это не мне. Я не знаю, что это такое.
Прыгаю в храм тишины, где низвержены звуки,
В мягкие лапы стерильного суперпокоя.
Бури и приторный лай огнестрельного эха –
Это не мне. Я сторонник особого стиля.
Прыгаю вбок, в переливы прохладного меха,
В мягкие лапы вовек абсолютного штиля.
Тлеют года вереницей штампованных серий.
Где ничего не случается – жалости нет, но
Муха свободы умрёт в паутине артерий,
Мягкие лапы задушат меня незаметно.
Хаухет
Рвётся трещинами вымоленных молний
Небосвода сетевая скорлупа,
Словно Сет собою город переполнил,
Словно памятник забвения упал,
Словно ненависть металлом закипела:
Ни греха, ни поражений, ни побед,
И Конца онтологическое тело
Исчезает в изголовье Хаухет.
Мы рисуем электрическую небыль
Страстью подлинною падающих птиц.
Что осталось?
Вылететь сквозь небо ль,
Или в громе волю к жизни заземлить?..
***
Всё явное станет тайным грешком.
Уже лежит котастым мешком,
Кощеевой смертью торчит в стогу,
Растит в кармане тайгу.
Концы размокли в густой воде,
Цветком раскрылось её Нигде,
И заторможенной ряби блеск
Пронизан лесом крючков и лесок.
Чудная хитрость придонных рыб
Молчит, как вечность молчит навзрыд.
Несёмся на земляном корабле
И тонем в своём обеде.
Небесный столик дождливо бледен
Без громких слов о своей победе.
Поэтический сборник «ЭТВАС»:
Другие публикации Антона Шумилина
